История известных фотографий. История третья: "Бабушка Варвара".

БАБУШКА ВАРВАРА, ЕНИСЕЙСКАЯ РЫБАЧКА
" Я не слишком верю в «абсолют» астрологии, но порой совпадения дат заставляют удивляться и задумываться: а может быть действительно в этом что-то есть?!! Речь пойдет о памятном для меня дне 27 октября, правда, до повторения этой даты должны были пройти долгие двенадцать лет...
Итак, 27 октября 1966 года, будучи в командировке в заполярной, стоящей на правом берегу Енисея, Дудинке и ее окрестностях, я оказался в прибрежной деревне Левинские Пески, где, несмотря на осеннюю непогоду, мне удалось встретиться с местными людьми и сделать несколько интересных снимков. Тогда я, конечно же, еще не мог знать о судьбе этих фотографий. Когда я попросил рыбаков показать мне самую колоритную фигуру в поселке, люди указали на дом, где жила бабушка Варвара. Она была и потомственной, и «вечной» рыбачкой. Никто не знал точно, сколько ей лет, знали только, что женщина она работящая и назвать ее старухой никто бы не решился. Когда я зашел в ее дом, бабушка , не обращая внимания на пришельца, продолжала возиться с сетями, износившимися за лето. Вскоре она оторвалась от дела, и мой провожатый на долганском языке сказал ей, для чего мы пришли. Это был редкий случай в моей журналистской практике, когда говорить с «бабушкой» мне почему-то не хотелось, тем более, что она плохо знала русский. Было предчувствие – это и есть тот случай, когда одна «картинка» может стоить тысячи слов! Бабушка не позировала, она смотрела на мое действо с нескрываемым удивлением, как бы задавая немой вопрос: ну что он такое во мне нашел?! Я понимал, что мешаю ее вечной, как она сама, работе, поэтому сделал несколько снимков, как мог поблагодарил и вышел пустынный берег...
Только дома, в Норильске, где я те годы работал на телевидении, увидев результат, я понял, что портрет Варвары вышел очень необычным...
В начале 1967 года в Норильске начался знаменитый Всесоюзный Северный фестиваль, в программе которого были разные конкурсы, в том числе и фотографический. Когда огласили результаты, я был несказано рад – портрет бабушки Варвары получил золотую медаль. Но это было лишь начало: через полгода эта работа удостоилась еще одной золотой медали на конкурсе в Праге, затем – дипломы первой степени в Берлине и Москве.
Время шло, жизнь брала свое, были другие выставки, другие заботы, и о портрете бабушки Варвары я надолго забыл. Я, конечно, представить себе не мог, какую роль сыграет эта работа в моей дальнейшей жизни.
14 сентября 1978 года ( до «совпадения дат» оставалось еще сорок четыре дня!) я покидал навсегда Москву, где жил после Норильска с 1969 года. Даже о самом процессе отъезда в эмиграцию можно было написать отдельную повесть, но я ограничусь лишь одной ее «главой». Времена были суровые, выезжавший в эмиграцию человек имел право взять с собой только семейные фотографии, да и то – они должны были быть вклеены в пятикопеечный школьный альбом для рисования - не больше семи альбомов на человека... Улетал я из Шереметьева в Вену, и не дай Бог таможенники заметили бы в чьем-то альбоме фотографии людей в любой униформе (от военной до милицейской или железнодорожной) – форма тоже считалась большой военной тайной. Я покидал Москву, имея при себе лишь три сумки. Ни одного чемодана не было, одна пара брюк и один пиджак, несколько книг и немного одежды... Но одна сумка, репортерская, была чисто фотографической, в ней лежали два фотоаппарата и кое-какие аксессуары. Я не боялся досмотра, как другие, брать у меня было просто нечего. Тем более, что за две недели до отъезда произошло нечто для меня невероятное. Вызов на Лубянку сам по себе не сулил ничего приятного, но, к моему удивлению, принял меня очень интеллигентный майор, говорил со мной предельно вежливо об искусстве и жизни, и вдруг сказал как бы между прочим: «Мы знаем, что ваш фотографический архив состоит из двадцати двух тысяч негативов и слайдов... Мы решили дать вам разрешение на выезд, но... одно непременное условие – вы покинете страну без единой бумажки с записями, без единого негатива или слайда»... Он меня просто потряс: я и сам точно не знал, сколько у меня негативов, а тут – такая осведомленность.
Признаюсь, в течение двух недель я с комом в горле уничтожал свои архивы, понимая, что уезжаю навсегда, что занавес и правда стальной, и оставлять кому-то свои материалы просто рискованно. Я размачивал негативы в воде, а потом резал ленты на мелкие части, чтобы они никому не достались. Конечно, это было наивно, но слова «завтра» или «послезавтра» для меня не существовали: я старался закрывать глаза на прошлое, но выходило плохо – я совершенно не мог представить себе, что меня ждет там, в неведомой загранице, где на всем «остальном» глобусе у меня фактически не было ни одного знакомого?.. Я не знал, кем я там буду, и даже отдаленно не мог представить себе мир, куда собираюсь лететь.
Вот почему я, пишущий журналист, никогда не бывший штатным фотокорреспондентом, мог надеяться на фотографию как профессию, где не так был бы заметен мой несуществующий английский. Это сейчас, через многие годы, я могу с улыбкой вспоминать тот немыслимо трудный период шоковой ломки ( он затянулся на несколько лет!), но тогда я почему-то хватался в мыслях за фотографическую «соломинку», возможно, международные и советские фотопремии давали мне почти невесомую уверенность в возможном успехе...
Не знаю, что меня тогда толкнуло на непредсказуемый шаг, но моя рука, "утопившая" в воде тысячи негативов и слайдов, не смогла подняться на несколько сотен из них, которые я оставил московскому приятелю, терять-то все равно уже было нечего! И большинство из оставленных «в живых» были работы, сделанные в Арктике и Норильске.
Первый зарубежный шок ждал меня уже по приземлении в Вене: оказалось, что та самая, фотографическая, репортерская сумка со мной не прилетела и считалась утерянной... На первых же шагах рушился мой и без того ненадежный план на будущее. Я и представить себе не мог, что уже через несколько дней меня познакомят с австрийскими коллегами, и тем более не мог представить, что в Европе исправно работает служба «Lost & Found» , то есть по-нашему «бюро находок».
Мои новые знакомые, венские журналисты, через десять дней нашли мою дорогую пропажу: оказалось, что «сумку моей надежды» верные долгу шереметьевские пограничники умышленно ( как же еще?!) отправили вместо Вены в германский Франкфурт на Майне. Я был потрясен, когда меня привезли в аэропорт и мы оказались в огромном помещении, где стояли тысячи «потерянных» вещей... Среди них я без труда обнаружил свою сумку. Она стояла с открытой крышкой, перевязанная специальным шпагатом, и все в ней лежало точно так, как я уложил в Москве. Фата Моргана!! Или Фото Моргана ?!!
В Вене начался сложный и длительный период оформления документов на въезд в Америку: три недели в Вене и больше трех месяцев в Риме я проходил массу формальных процедур. Там, в Риме, и произошла удивительная история, достойная рассказа.
Я, конечно, понимал, что ни в одних следственных органах мира не может быть идеального порядка, скорее, из-за колоссального размаха всех операций. Но я и представить себе не мог, насколько в КГБ иногда правая рука понятия не имела о том, что делает в это же время рука левая. Из Рима я мог не только легко звонить в Москву, но и умудрился так наладить связь с приятелем, у кого остались негативы, что в каждый конверт с обычной почтой, приходившей ко мне до востребования на римский почтамт, он вкладывал по десятку-полтора негативов. Вышло так, что в первых конвертах были в основном северные работы, и тут как раз мне предложили сделать в Италии персональную выставку.
Мне еще раз очень повезло: сразу по приезде в Рим меня познакомили с удивительным человеком, Валерием Воскобойниковым, бывшим харьковчанином, известным пианистом, выпускником Московской консерватории по классу знаменитого Генриха Нейгауза. Валерий был в 1965 году фактически одним из самых первых выехавших из СССР. Правда, уехал он не просто в эмиграцию, а, женившись на своей сокурснице-итальянке. Валерий был исключительно активным и влиятельным человеком в Риме, он вел программы на русском языке на «Радио Италия», много концертировал, да еще и был профессором русского языка и литературы в университете старинного города Камерино, расположенного примерно в ста пятидесяти километрах на северо-восток от Рима. Он и предложил мне сделать в Камерино не просто выставку, а именно показать теплолюбивым итальянцам настоящий Русский Север.
Легко понять, что на итальянской земле я чувствовал себя не совсем уверенно, все было чужим и незнакомым, поэтому помощь своего человека была просто подарком судьбы. Не будь Воскобойникова, не было бы не только моей выставки, но я бы, возможно, так никогда и не узнал бы о существовании чудесного городка Камерино на карте мира.
Есть в Италии провинция Мачерата, в ней, в самом сердце горной Апеннинской долины, и находится небольшой, изумительно красивый, старинный город-замок с именем Камерино, по сей день стоящий в окружении древних крепостных стен. В самом центре городка с населением всего чуть больше десяти тысяч человек, находится небольшой университет ( только два факультета), зато - один из стариннейших, его основали еще в 16-м столетии. Любопытно, что именно там был открыт и самый первый университетский курс русского языка, а вести его предложили Валерию Воскобойникову. «Синьоре профессоре», как звали его в Камерино и как звал его (полушутя) я, сумел за несколько лет привить в Камерино такой интерес к русской культуре (не только к языку и литературе!), что, бывало, на его лекции собиралось до сотни студентов. И когда он рассказал им, что в Италию приехал из Советского Союза журналист, живший в Сибирской Арктике, удивлению студентов (по словам СиньОре ПрофессОре!) не было конца. Вот откуда, в конце концов, пришла идея организации здесь, в Камерино, фотографической выставки, которая могла бы показать итальянцам суровую природу и жизнь Русского Севера.
Сказано – сделано! Договорились о том, что я выставлю пятьдесят фотографий, и все они будут посвящены только Сибирскому Северу. Денег на печать снимков у меня, конечно, не было, но университет был щедр и доброжелателен: в течение пяти дней снимки были отпечатаны.
Трудно передать мой восторг, когда я впервые приехал в Камерино, чтобы познакомиться с местными друзьями и коллегами Валерия, а также – чтобы посмотреть, в каком помещении будут выставлены мои работы. Оказалось, что стенды с сибирскими фотографиями будут установлены в главном холле Городской Мэрии, в старинном дворце, где над моими стендами этакими ангелами высокого искусства «парили» оригинальные скульптуры работы короля барокко 17-го века, великого Лоренцо Бернини.
От одного этого соседства на душе было празднично... Договорились, что при открытии выставки я должен буду ответить на вопросы собравшихся. И это было правильно: ведь даже первый показ снимков коллегам Валерия по университету дал мне понять, что для местной публики Сибирская Арктика с ее непостижимым холодом и необычными людьми, - загадка куда сложнее, чем загадка «улыбки Моны Лизы»... В день открытия зал с трудом вместил желающих подивиться образам «пришельцев» с Дальнего Русского Севера. Уже тогда я начал понемногу постигать тонкости западной жизни, особенно в провинциальных местах, устроенных во всем мире одинаково: там любое культурное новшество (выставка, концерт и т.д.) сразу становится большим событием. Были отпечатаны афиши, объявила об открытии местная газета... Приятно, что пришел даже мэр городка, хотя самый уважаемый человек Камерино, маркиз Эмилио де Пинетти, пришел на выставку лишь на второй день... Но о нем чуть позже.
Астрологический «виток» состоялся – было как раз 27 октября, но уже... 1978 года! Голова шла кругом, никто из собравшихся, конечно, не мог представить себе, что происходило в моей душе в день открытия первой персональной выставки на Западе: среди сотен вполне нарядных людей я чувствовал свою ущербность, поскольку все еще не имел денег купить себе приличную одежду, да и вообще все происходящее было для меня шоком – эти раскованные люди, их манера садиться на пол перед стендами с фотографиями... И, конечно, их вопросы, казавшиеся мне часто наивными, но и на них надо было отвечать. Как можно было построить дома в таком холоде?.. Регулярно ли школьные автобусы отвозят детей из дома в школу и обратно? Что такое северное сияние? Почему там, где есть олени, нет автомашин? Сколько стоит в год «лайсенс» (официальное разрешение) бабушке Варваре, чтобы рыбачить на Енисее? Может ли она заказать себе снасти для рыбной ловли по каталогу? Как много времени это отнимает? Подают ли в Норильске к вину итальянский сыр?.. Позже я узнал, что их местный сыр – один из самых знаменитых... Вопросов было так много, что мы боялись, как бы открытие не перешло плавно на следующий день... Все стало на свои места, когда я торжественно пообещал прочитать в университете лекцию о Российской Арктике, и слово свое, конечно, сдержал...
На второй день выставки кто-то из местных подал идею: надо повесить объявление у входа о том, что все снимки можно купить. Цену установили сразу, одну на все фотографии, по их мнению это была сверхскромная цена ( кажется, 25000 лир или 25 долларов за снимок!), хотя для меня эти деньги казались фантастикой! К моему удивлению, уже к концу первой недели почти на всех табличках под снимками были наклеены красные кружочки ( знак, что работа уже куплена). Под «Бабушкой Варварой» приятное красное пятнышко появилось на второй день, незадолго перед тем, как вывесили объявление о продаже. Я, конечно же, не мог находиться непрерывно в зале выставки, потому, что меня постоянно приглашали куда-то в гости, люди и имена стали складываться в какой-то яркий вращающийся круг, и лица становились в памяти все более и более неразличимыми. И, конечно, каждый вечер в доме, где я жил у друзей Валерия, Донны и английского поэта Вальтера Дарби, читавшего в Камерино лекции по Шекспиру, бывало множество народа. Только там я понял, что такое на самом деле настоящее итальянское дружеское застолье с массой блюд и напитков, веселья и музыки.
Загадка первого красного кружка на табличке у портрета бабушки Варвары была раскрыта уже на следующий день: оказалось, что в мое отсутствие побывал на выставке «первый человек» Камерино, маркиз Эмилио де Пинетти. Почему первый человек? Да потому, что в итальянских провинциальных городах, как мне объяснили, «первыми» считаются обычно верховные судьи, то есть главные юристы этих мест. Оказалось, что Маркиз позвонил Валерию Воскобойникову и сообщил о том, что к нему приезжают вскоре какие-то очень важные гости, и что он уже договорился с мэром Камерино: выставку продлят на столько, на сколько нужно ему, синьору Маркизу... А заодно он официально пригласил Валерия и меня в свой дом на прием, посвященный ( так именно он и сказал!) его «знакомству с Русской Сибирью». И красная метка на снимке бабушки Варвары появилась потому, что он выбрал ее и еще две работы и просил принести их в день нашего приезда в его имение. Конечно, я был обрадован: не каждый день зовут журналиста на прием к Маркизу, да еще специально посвященный «приобщению» последнего к знакомству с ледяной Арктикой.
Уверен, что Золушка в самом начале бала чувствовала себя гораздо более уверенной, чем я в доме Маркиза. Но все там были настолько дружелюбны, что напряжение вскоре ушло... Маркиз оказался человеком любознательным, и ему я ответил еще на несколько десятков вопросов... Он спросил меня, может ли он написать письмо лично главному маркизу Норильска, чтобы выразить свое восхищение самим городом и его людьми, увиденными на моих снимках. Мне трудно было объяснить ему, что ни в Норильске, ни на Таймыре пока еще нет маркизов, и даже нет местного верховного суда... А самое главное - я категорически оказался продавать маркизу свои работы, а подарил их с надписью на русском языке.
Прием прошел потрясающе, я по ходу делал для себя невероятные открытия, которые потом уточнял с Воскобойниковым. Конечно, за пару месяцев жизни на Западе мне мало что удалось понять в местной жизни да и за последующие более тридцать лет у меня остается масса пробелов в понимании житейских и социальных процессов, но какие-то вещи вызывали у меня настоящий шок. Казалось, что я уже чуть-чуть разобрался в шкале цен на продукты и знал, например, что самый-самый изысканный сыр не может стоить в магазине больше 20 долларов за килограмм. Представьте мой шок, когда я наблюдал за столом у Маркиза такую сценку: накрахмаленный официант подходил к каждому, что-то тихо спрашивал , а затем доставал из внутреннего кармана белоснежной куртки небольшую баночку, что-то крутил над ней, и в тарелку к моим соседям сыпалось нечто, почти неразличимое на вид... Я тут же спросил у Валерия, что это такое, и он пояснил: в баночке – измельченный гриб под названием «трюфель», и стоит этот гриб до... семиста долларов за килограмм, хотя – так говорят! – никто не видел килограмма трюфелей сразу. Думаю, сегодня, когда я пишу эти строки через много лет после событий, килограмм трюфелей стоит в несколько раз больше! Этот редчайший деликатес добывают в каких-то пещерах в очень малых количествах, вот почему так высока цена. Когда очередь дошла до меня, я с видом знатока попросил дать этот самый трюфель, но при всей остроте своего зрения с трудом различал мельчайшие «опилочки», падавшие в мою тарелку... Не говорю уже о том, что вкус трюфеля я так и не ощутил, наверное для этого нужно побывать в гостях у Маркиза раз десять, не меньше... Но по мнению опытного Валерия вкус у этих грибов... специфический!
Видимо, как раз перед тем, как позвать гостей к столу в просторную, выходящую окнами на горы и рощи, столовую, Маркиз распорядился повесить три рамки с моими фотографиями на видном месте у камина. Было нас там человек двенадцать, не больше, и когда все уселись , хозяин встал и произнес тост в честь не просто мира на Земле, а в честь миропонимания, взаимоуважения культур и людей, имеющих отношение к этим самым культурам. Чуть позже он встал с бокалом еще раз и, обернувшись к «Бабушке Варваре», сказал: «Глядя на эту красивую, немолодую синьору из далекой Сибири, я хочу передать вам свое самое первое ощущение, испытанное там, в зале мэрии при первом посещении выставки синьора Альфредо... Говорят, что у нас, южан, очень бурный темперамент. Но оказывается, можно жить в холодной Арктике и иметь точно такой же бурный темперамент – гляньте в прекрасные глаза этой рыбачки... Они открыты, они пронзительны и очень жаль, что бабушка Варвара вряд ли сможет приехать ко мне в гости и полюбоваться своим изображением, оказавшимся по воле судьбы в Италии. За Камерино! За всех бабушек из Сибири! За всех отважных рыбачек из незнакомой прежде Русской Арктики! И за мастера фотографии, сумевшего донести до нас свои творения!».
Солнце начало катиться за близкие горы, прием подошел к концу. Я поблагодарил Маркиза (устами Валерия) за понимание и хороший вкус в искусстве и сибирских женщинах. Мы попрощались, Бабушка Варвара тихо смотрела нам вслед, и мне впервые в жизни было совсем легко расставаться со своей любимой фотографией, потому что я знал: здесь ей всегда будет хорошо!
И последнее: после закрытия выставки я почувствовал себя настоящим миллионером, все работы ( кроме подаренных Маркизу и Мэру) были проданы, и мне вручили чуть больше миллиона лир, а это - около тысячи долларов США. Там же, в Камерино, я купил себе очень хороший плащ и другую одежду, словом, я начинал все больше чувствовать себя Человеком. Когда я перед отлетом в США в последний раз приехал с Валерием в Камерино, я выглядел уже вполне прилично, а главное – я чувствовал глубокую благодарность к этому городку, подарившему мне это ощущение... И, конечно, я был благодарен бабушке Варваре и другим образам Русского Севера, чуть-чуть приоткрывшим итальянцам прелесть и неподражаемую крастоу прекрасного края, который называют Арктикой!!"
Историю записал Игорь Найда.
Автор фото: Альфред Тульчинский
Все материалы размещены с согласия автора.
(c) Alfred Tulchinsky