Вчера возвращался с дачи - проходил мимо одного такого же, хозяева которого решили, что внутри участка он плохо себя ведёт и выставили его за ворота... Сижу дома... смотрю фото... морщусь... мажу антисептиком прокушенную руку...
Сочувствую. Меня как то собаки за всю жизнь ни разу не кусали. Может за своего принимали? Вообще хозяевам участка можно и предъяву выставить. Работал у меня как то в горах Киргизии, турок Гера, так он зимой в своём селе, дождется,пока собаки кого-нибудь покусают. Крики разборки, покусаный кричит поубиваю. Он той же ночью, привязывает суку к кольцу дома, вынимает стекло из окна у двери на веранде, мелкашка и пластилин, чтобы ствол зацепить, хороший глушитель. И по утру кабели пропадают не известно куда. А он шапки шьет, и продает под видом сурка. В те годы За шапку 120-150 рублей платили на базаре. Вот такая история про свободно гуляющих собак.
Тех задавать не нужно, они сами добровольно задаются туда. Вот к стати гениальный рассказ про собаку
Собака Буцик.
Дворняга. Самостоятельный, умный, независимый, маленький и кривоногий.
Очень сексуальный, но, завидев кость, соскакивал с девушки и бежал к миске.
Он знал, что главное, — жизнь научила.
Он жил у нас.
Но я его часто встречал в трамваях.
Он ехал в город, из города.
Соскакивал на нужной остановке, бежал домой.
Не лаял.
Свою территорию охранял.
Нашу — нет.
У нас он ел до отвала, но через час я встречал его в кафе.
Он выпрашивал милостыню:
— Мадам, три дня без пищи…
Я шепнул:
— Буцик! Ты же только что сожрал вчерашнюю кастрюлю борща…
— Мадам! Я офицер… Я служил в органах. Уволен. Оклеветан. Опозорен детьми. Из-за дамы, мадам. Ее перевезли сюда, и я пешком из Алма-Аты, через Астрахань — в Крым, в Ялту. У нас встреча на набережной. Любовь, мадам… Только любовь может гнать офицера из органов в эту глушь… Три дня без пищи, мадам… Если бы вон ту косточку с котлеткой и вон с тем гарниром, я бы вас проводил, мадам. Здесь масса хулиганья, стаи бездомных, мадам. А в схватках я незаменим, вот он подтвердит.
Я кивнул.
— Дело не в росте. Я знаю приемы. Против ножа, против пистолета. Я б вам рассказал, мадам, что чувствуешь, когда идешь против троих… Я вижу, вы перешли к сладкому… Официант, не убирайте мясное… Вон ту косточку, мадам, и я расскажу вам о себе. Меня переводили в Кремль на охрану первого лица. Вы понимаете: содержание, форма, витамины… Три кинолога и я. Мы все выходим и идем по Красной площади… Обо мне делали фильм… «Буцик-2». Сокращенное от Бронислав Кугенгейм — имею честь, мадам, — потомок графских кровей — шпоры не ношу, хотя на лошади, как влитой… Все бы сложилось, если б не коты… Эти мерзавцы так увертливы… Даже если ты его скрутил — у него в каждом месте коготь или клык. Я сторонник переговоров, мадам, но там не с кем говорить. А эти издевательства, оскорбления. Пристают, только когда ты за решеткой. Эти сволочи всегда на свободе. Почему их не сажают на цепь? Как они так устроились? А в те редкие минуты, когда я за решеткой, он и начинает: и рожи, и оскорбления, и вызов на бой, причем к нему на дерево. И знает же, когда я голоден. А я голоден всегда, мадам, работа такая… Тут он и начинает. Садится жрать буквально там… Там, где кончается цепь. Рассчитывает, сволочь, математически. И жрет, мадам, то, что ему вредно, — мозговую кость с кусками мяса… Давится, подонок, кашляет, ложится на мясо и отдыхает. Мразь — на мясе, на отварном, на глазах на моих. Можно тронуться умом, мадам. И, нажравшись, навалявшись, укатывает кость… Я бы уже ее как-то ночью достал… И он догадался… А когда я вырываюсь — его нет… Десятки кругов даю с переулками — нигде нет. Растворился. Как в будку посадят — он сидит напротив. Но, мадам, о врагах ни слова. Могу проводить, мадам… Я езжу на всех видах транспорта, кроме такси… О! Вы так щедры… О! Вы заказали специально для меня… Блинчики с мясом… О! Мадам!.. Как подаешь?! Как подаешь, болван! Вниз! Вниз, на пол клади… Это для меня! Извините, мадам. За любовь! Вы — бокал, я — эту кость. За чувство. За расстояние. За образ любимой… За Крым, за эту волосатую грудь, под которой сердце офицера КГБ. За вас, мадам!
Буцик погиб в драке со стаей собак, но он успел таки, завалить полстаи. Погиб, как герой. А хозяина на цепь, на цепь. Кто то должен дело Буцика продолжить.
Сижу дома... смотрю фото... морщусь... мажу антисептиком прокушенную руку...
Может за своего принимали? Вообще хозяевам участка можно и предъяву выставить.
Работал у меня как то в горах Киргизии, турок Гера, так он зимой в своём селе, дождется,пока собаки кого-нибудь покусают. Крики разборки, покусаный кричит поубиваю. Он той же ночью, привязывает суку к кольцу дома, вынимает стекло из окна у двери на веранде, мелкашка и пластилин, чтобы ствол зацепить, хороший глушитель. И по утру кабели пропадают не известно куда. А он шапки шьет, и продает под видом сурка. В те годы За шапку 120-150 рублей платили на базаре. Вот такая история про свободно гуляющих собак.
Вот к стати гениальный рассказ про собаку
Собака Буцик.
Дворняга. Самостоятельный, умный, независимый, маленький и кривоногий.
Очень сексуальный, но, завидев кость, соскакивал с девушки и бежал к миске.
Он знал, что главное, — жизнь научила.
Он жил у нас.
Но я его часто встречал в трамваях.
Он ехал в город, из города.
Соскакивал на нужной остановке, бежал домой.
Не лаял.
Свою территорию охранял.
Нашу — нет.
У нас он ел до отвала, но через час я встречал его в кафе.
Он выпрашивал милостыню:
— Мадам, три дня без пищи…
Я шепнул:
— Буцик! Ты же только что сожрал вчерашнюю кастрюлю борща…
— Мадам! Я офицер… Я служил в органах. Уволен. Оклеветан. Опозорен детьми. Из-за дамы, мадам. Ее перевезли сюда, и я пешком из Алма-Аты, через Астрахань — в Крым, в Ялту. У нас встреча на набережной. Любовь, мадам… Только любовь может гнать офицера из органов в эту глушь… Три дня без пищи, мадам… Если бы вон ту косточку с котлеткой и вон с тем гарниром, я бы вас проводил, мадам. Здесь масса хулиганья, стаи бездомных, мадам. А в схватках я незаменим, вот он подтвердит.
Я кивнул.
— Дело не в росте. Я знаю приемы. Против ножа, против пистолета. Я б вам рассказал, мадам, что чувствуешь, когда идешь против троих… Я вижу, вы перешли к сладкому… Официант, не убирайте мясное… Вон ту косточку, мадам, и я расскажу вам о себе. Меня переводили в Кремль на охрану первого лица. Вы понимаете: содержание, форма, витамины… Три кинолога и я. Мы все выходим и идем по Красной площади… Обо мне делали фильм… «Буцик-2». Сокращенное от Бронислав Кугенгейм — имею честь, мадам, — потомок графских кровей — шпоры не ношу, хотя на лошади, как влитой… Все бы сложилось, если б не коты… Эти мерзавцы так увертливы… Даже если ты его скрутил — у него в каждом месте коготь или клык. Я сторонник переговоров, мадам, но там не с кем говорить. А эти издевательства, оскорбления. Пристают, только когда ты за решеткой. Эти сволочи всегда на свободе. Почему их не сажают на цепь? Как они так устроились? А в те редкие минуты, когда я за решеткой, он и начинает: и рожи, и оскорбления, и вызов на бой, причем к нему на дерево. И знает же, когда я голоден. А я голоден всегда, мадам, работа такая… Тут он и начинает. Садится жрать буквально там… Там, где кончается цепь. Рассчитывает, сволочь, математически. И жрет, мадам, то, что ему вредно, — мозговую кость с кусками мяса… Давится, подонок, кашляет, ложится на мясо и отдыхает. Мразь — на мясе, на отварном, на глазах на моих. Можно тронуться умом, мадам. И, нажравшись, навалявшись, укатывает кость… Я бы уже ее как-то ночью достал… И он догадался… А когда я вырываюсь — его нет… Десятки кругов даю с переулками — нигде нет. Растворился. Как в будку посадят — он сидит напротив. Но, мадам, о врагах ни слова. Могу проводить, мадам… Я езжу на всех видах транспорта, кроме такси… О! Вы так щедры… О! Вы заказали специально для меня… Блинчики с мясом… О! Мадам!.. Как подаешь?! Как подаешь, болван! Вниз! Вниз, на пол клади… Это для меня! Извините, мадам. За любовь! Вы — бокал, я — эту кость. За чувство. За расстояние. За образ любимой… За Крым, за эту волосатую грудь, под которой сердце офицера КГБ. За вас, мадам!
Буцик погиб в драке со стаей собак.
Похоронен на моей даче у забора с видом на Крым.