Я пойду по земле, осквернённой обманом, По росистой тропе, прямо в облачный дым, Остужая головушку в горьких туманах, За собой оставляя пустые следы.
А к полудню роса, как всегда, испарится, И следы, уходящие вдаль, пропадут. На рассвете вскричит одинокая птица И напьётся холодной росы на лету.
Я не стану взывать к торопливым прохожим, Чуждый мир в невесёлых глазах усмотрев. Вечерами порой тишину потревожит Светлой грустью своей колокольный напев.
И застанет гроза где-то в поле под стогом, Засверкает вовсю, загремит в парный день. И крестом осенясь, помолчу я пред Богом, Подставляя лицо леденящей воде.
И промокну насквозь, и отыдет усталость, И просохну потом от объятий грозы. Слава Богу за всё, за блаженную малость; Солнце видел и я в отраженьи росы.
Я пойду по земле, осквернённой обманом, По росистой тропе, прямо в облачный дым, Остужая головушку в горьких туманах, За собой оставляя пустые следы. (отец Роман 22 июня 1990, п. Кярово)
По росистой тропе, прямо в облачный дым,
Остужая головушку в горьких туманах,
За собой оставляя пустые следы.
А к полудню роса, как всегда, испарится,
И следы, уходящие вдаль, пропадут.
На рассвете вскричит одинокая птица
И напьётся холодной росы на лету.
Я не стану взывать к торопливым прохожим,
Чуждый мир в невесёлых глазах усмотрев.
Вечерами порой тишину потревожит
Светлой грустью своей колокольный напев.
И застанет гроза где-то в поле под стогом,
Засверкает вовсю, загремит в парный день.
И крестом осенясь, помолчу я пред Богом,
Подставляя лицо леденящей воде.
И промокну насквозь, и отыдет усталость,
И просохну потом от объятий грозы.
Слава Богу за всё, за блаженную малость;
Солнце видел и я в отраженьи росы.
Я пойду по земле, осквернённой обманом,
По росистой тропе, прямо в облачный дым,
Остужая головушку в горьких туманах,
За собой оставляя пустые следы.
(отец Роман
22 июня 1990, п. Кярово)